Пётр Киле - Солнце любви [Киноновеллы. Сборник]
ЮЛЯ (просыпаясь). Мы где, милый?
МОРЕВ (просыпаясь). Не знаю.
Слышны голоса откуда-то с интонацией, как со сцены или с другого времени.
ЮЛЯ. Кто там?
МОРЕВ. Тсс!
Они заглянули в столовую: там Ломов обедал и разговаривал с дворецким.
ЮЛЯ. А что я говорила?
МОРЕВ. Мы здесь и там?
Слышно, как в ворота въехала карета.
ЛОМОВ. Кто там подъехал?
КУЗЬМА. Граф Муравьев и художник.
ЛОМОВ. А что они сделались неразлучны?
КУЗЬМА. Я думаю так: ни один не желает оставить другого наедине с Евгенией Васильевной. Соперники.
ЛОМОВ. Соперники? Да, граф не охотник до женщин. Ему приглянулся художник.
КУЗЬМА. Как это?
ЛОМОВ. Не твоего ума дело.
КУЗЬМА. Конечно, у господ все иначе. Им светских дам мало, им подавай прислугу, а то вовсе... Тьфу-ты.
ЛОМОВ. Не болтай лишнего. Госпожа встречает гостей?
КУЗЬМА. Да, вышла с зонтиком. Идет дождь.
ЛОМОВ. А солнце?
КУЗЬМА. И солнце светит. Все дни сливаются в один, а в какой - не поймешь.
ЛОМОВ. Мы видим то, что было, ты думаешь?
КУЗЬМА. А что же еще?
ЛОМОВ. Нам снится наша жизнь.
КУЗЬМА. Да, это похоже на сон.
ЛОМОВ. Что там видишь?
КУЗЬМА. Не там, уже здесь. Мы за ними идем, как тени.
ЛОМОВ. Мы тени, а они?
КУЗЬМА. Не знаю, они встретились здесь или там.
В гостиную вошли Евгения Васильевна, граф Муравьев и Орест Смолин.
СЕРЖ. Входите, входите. (Открывая дверь в спальню.) Ева приглашает нас в Эдем.
СМОЛИН. Если я Адам, вы дьявол, граф?
СЕРЖ. Выходит, так.
ЕВГЕНИЯ (смеется). Вы дьявол?
СЕРЖ. Дьявол - всего лишь наперсник Адама и его детей.
ЕВГЕНИЯ. Но какая радость или слава быть наперсником?
Евгения взглянула на Ореста ее глубоким взором, в котором ничего, кроме тайны соблазна и греха, кажется, не было.
СЕРЖ. Очень большая. Моя радость вдвое больше, чем ваша с Орестом. Вы бы никогда не решились на это свидание, если бы я не видел в том радости, излучая ее на вас вместе и в отдельности. Я влюблен в вас и моя любовь сводит вас. Здесь цветы, фрукты, шампанское. Вы ожидали нас.
ЕВГЕНИЯ. Мне было крайне любопытно, решится ли приехать Орест на свидание, в котором будет присутствовать третий.
Евгения подошла к художнику, глядя на него влекущей улыбкой.
СЕРЖ. Я не третий, я наперсник. Наперсник, сводя влюбленных, всегда присутствует, пусть за дверью.
СМОЛИН. Так встаньте за дверь.
Орест вспыхнул, весьма недовольный тем, что втянули его в какую-то двусмысленную игру, и кто? Гордая, независимая госпожа Ломова. Любви и восхищения ей мало.
СЕРЖ. Не сердитесь, милый друг. Я встану за дверью. Но нам надо обсудить нашу поездку в Италию.
СМОЛИН. Нашу поездку в Италию?
ЕВГЕНИЯ. Орест! (Взяла его за руку.) Не знаю, как, но именно он добился этого. Он сумел убедить меня, как важно для вас путешествие по Италии...
СМОЛИН. Он предвкушает одно: погрузить нас в омут разврата.
СЕРЖ. В омут любви!
ЕВГЕНИЯ. Какая разница? Я с тобой, милый Орест, готова на все.
СМОЛИН. А что его сиятельство?
ЕВГЕНИЯ. Он влюблен в нас, и в его любви мы освободимся от сковывающего нас стыда. Он всего лишь наперсник, весьма забавный, отнюдь не дьявол.
СМОЛИН. О, боги! Это ты меня уговариваешь?
Орест обнимает и целует госпожу Ломову, казалось, совсем забыв о графе, который, стоя тут же, посылает воздушные поцелуи.
СМОЛИН (отшатывается). Или это из какой-то пьесы?
СЕРЖ. Есть такая пьеса, как говорит Гамлет.
Граф отступает к двери, исчезает за нею, оставив ее полуоткрытой.
Ломов, повелев уйти дворецкому, - их никто не замечал, - ринулся на графа и, засветившись, исчез.
ГОЛОС ЮЛИ. Милый, мы умерли или еще живы?
ГОЛОС МОРЕВА. Увы!
ГОЛОС ЮЛИ. Увы?
ГОЛОС МОРЕВА. Мы вне жизни.
ГОЛОС ЮЛИ. Значит, и вне смерти. Это похоже на купанье в море. Давай не всплывать.
ГОЛОС МОРЕВА. Юля!
ЛОМОВ. Это же сон! (Снова появляясь в яви в гостиной.)
Граф Муравьев прикрывает дверь в спальню.
ЛОМОВ. Что там?
СЕРЖ. Репетиция идет.
ЛОМОВ. Врешь, мерзавец!
СЕРЖ. Милостивый государь, вы с ума сошли!
Ломов влепил оплеуху его сиятельству. На странный звук пощечины из спальни вышли Орест и Евгения, явно смущенные.
СЕРЖ. Вы мне за это ответите.
Граф Муравьев выбежал вон из гостиной.
ЕВГЕНИЯ. Что с ним?
ЛОМОВ. А что с вами?
Ломов тоже вышел из гостиной.
ЕВГЕНИЯ. А что с нами? Мы просто репетировали. Разве нет?
Евгения рассмеялась, взглядывая на Ореста нежно-нежно.
Орест опустил глаза, раскланялся и хотел уйти. На лестнице его поджидал Ломов.
ЛОМОВ. Орест, я прошу вас об услуге - быть моим секундантом в дуэли с Муравьевым.
СМОЛИН. Дуэль? Что-то в Петербурге участились дуэли, некоторые весьма смехотворные, некоторые со смертельными исходами, с явными нарушениями правил. И вы? Причины?
ЛОМОВ. Лучше о них не говорить. Кроме одной. Но о том пусть его сиятельство толкует.
Интерьер дома в стиле модерн в наши дни. Потехин обходит дом при свете дня, осторожно выглядывая из-за угла, как вдруг узнает девушку с рисунков Ореста Смолина. Она принимала разные позы, повернулась вокруг себя, радуясь свободе и легкости, как обычно ведут себя на пляже. И вдруг она взглянула прямо на него, это была Юля. Без шарма фотомодели и светской условности на лице, свобода и чувственная радость бытия!
ПОТЕХИН. Кто здесь бродит, как Ева в Эдеме?
ЮЛЯ. А вы Адам? (С усмешкой.) А похожи на банкира.
ПОТЕХИН. Я и есть банкир.
ЮЛЯ. Совратитель Евы?
ПОТЕХИН. Мы с вами знакомы.
ЮЛЯ. И да, и нет. Я, кажется, должна устыдиться своей наготы.
ПОТЕХИН. Вы пленительны именно в своей наготе!
ЮЛЯ. Но это сон.
ПОТЕХИН. Во сне все можно, не правда ли? Могу я принять ванну с вами?
Они за разговором входят в ванную комнату.
ЮЛЯ (продолжая принимать позы, как модель художника).. С какой стати мне с банкиром принимать ванну?
ПОТЕХИН. Хорошо. Я иначе представлюсь: я владелец этого дома, в котором вы обитаете...
ЮЛЯ. Как Ева в Эдеме? Хорошо. Это будет живая картина «Адам и Ева». Нам нужно яблоко.
ПОТЕХИН. Яблоко? Я сейчас.
Потехин выходит и, прикрыв дверь, звонит из мобильника.
ПОТЕХИН. Стас, я у ванной комнаты. Юля здесь. Одна. Она явно не в себе. Звони Бельской. Пусть одна приезжает за дочерью. Это условие, чтобы никто не пострадал.
ГОЛОС СТАСА. А художник?
ПОТЕХИН. Его не видать. Если объявится, пусть уходит.
ГОЛОС ЮЛИ. Адам! Адам! Где яблоко?
ПОТЕХИН. Черт! Черт!
Кабинет Потехина. Вениамин у себя за столом при свете настольной лампы. Полина в халате заглядывает к нему.
ПОЛИНА. Что нового?
ПОТЕХИН. Постой. Тут дела поважней. Я жду звонка из Лондона и Парижа. Спокойной ночи.
ПОЛИНА. Вряд ли я засну. Жду тебя.
Полина отправилась побродить по дому, где оживают тени, провоцируя их на приключения. В сумерках белой ночи промелькнула мужская фигура, одетая под Пьеро.
ПОЛИНА. Кто здесь? Орест? Морев?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Кто меня зовет?
Мужская фигура вернулась, и теперь они оба стояли в свете белой ночи у окон, забранных белым шелком жалюзи, лишь смутно видя друг друга.
ПОЛИНА. Полина. Я здесь хозяйка. Я могу дотронуться до вас?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Дотронуться?
ПОЛИНА. Чтобы убедиться, вы мне всего лишь привиделись, или вы вполне реальны.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Нет, лучше до меня не дотрагиваться. Это опасно.
ПОЛИНА. В каком смысле? Вы боитесь соблазнить меня?
ОРЕСТ-МОРЕВ. А вы нет?
ПОЛИНА. Я думала, вы фантом, который исчезает, стоит мне коснуться вас.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Я могу касаться вас, не исчезая.
ПОЛИНА. Как это?
ОРЕСТ-МОРЕВ. Как ангел.
ПОЛИНА. Попробуйте. Мне еще не приходилось иметь дело с ангелом.
ОРЕСТ-МОРЕВ. Но это же грех. Грех прелюбодеяния.
ПОЛИНА. Тем это и любопытно. Сюда. Я знаю, здесь единственное укромное место.
Они оказались в спальне. Полина раскрыла халат, расстегнула бюстгальтер и обнажила груди, соблазнительные для мужчин, возможно, как память младенческих наслаждений, когда утоление голода отдавало отрадой любви.
ОРЕСТ-МОРЕВ. И ангел не устоял бы перед вами.
Он коснулся руками ее, обрисовывая ее груди, небольшие, упругие, совсем еще девичьи.
ПОЛИНА. В самом деле, вы можете меня касаться. Чудесно!
ОРЕСТ-МОРЕВ. Ваш бюст - воплощение красоты и любви.
ПОЛИНА. Я уже почти богиня.
Полина сняла трусики, узкие, почти исчезающие, может быть, поэтому казались некой нарочитой уловкой, отдающей пошлостью.
